Катакомбы (Волны Черного моря - 4) - Катаев Валентин Петрович (читать полную версию книги .TXT) 📗
- Ну, - сказал Черноиваненко, - теперь пускай себе стреляют хоть до завтра, если они такие богатые. А что касается хода "ежики", то, я думаю, теперь мы его должны ликвидировать. Вряд ли он нам скоро пригодится.
И он отдал приказ снова - и в последний раз - наглухо заделать и заминировать "ежики".
29. ОТВЕТ ТУРЕЦКОМУ СУЛТАНУ
Как ни были люди утомлены, как ни хотелось им есть и спать, пришлось немедленно взяться за кирки, лопаты и ломы.
Вдруг Стрельбицкий увидел в щель маленького деревенского мальчика, бегущего по направлению к "ежикам". Мальчик бежал без шапки, поминутно спотыкаясь и падая. Очевидно, ему было очень страшно бежать среди замерзших трупов, уже наполовину засыпанных снегом, среди лиловых согнутых ног и раскинутых рук со скрюченными пальцами. Но, видно, ему было еще страшнее остановиться или оглянуться назад. Он бежал, весь в снегу, с раскрытым ртом, с лицом, мокрым от пота, несмотря на холод. Он обеими руками прижимал к груди какую-то бумажку. А сзади, за его спиной, за гребнем балки, слышались свист, улюлюканье, грозные крики. Один раз, когда мальчик споткнулся и упал, за гребнем раздался выстрел и пуля чиркнула возле мальчика, подняв снежную пыль. Тогда мальчик вскочил и, сделав последнее усилие, наконец добежал до щели, в которой лежал Стрельбицкий.
- Ой, дяденька, не стреляйте! Ой, не стреляйте! - кричал он, задыхаясь и протягивая Стрельбицкому какое-то письмо.
Стрельбицкий высунулся из щели, поймал мальчика за рукав и хотел втащить его в пещеру, но мальчик затрясся всем телом и зарыдал:
- Ни, ни... Я не можу идти до вас в катакомбы. Если я пойду до вас в катакомбы, они убьют мамку и запалят хату. Они приказали передать письмо и зараз тикать обратно. Берите письмо и не держите меня за рукав.
Он посмотрел на Стрельбицкого снизу вверх полными слез глазами и быстро прошептал:
- Ой, дядя, хиба б вы чулы, як они, теи фашисты, над нами издеваются! Вы не знаете, когда уж они, проклятущие, сгинут?
- Скоро, - сказал Стрельбицкий. - На днях немцев сильно под Москвой побили. Вам это известно?
- А як же! Мы читали листовки... Ну, дай вам бог здоровья, а я зараз побежу, бо слышите, як они там свистят.
За гребнем слышались свист и крики. Стрельбицкий взял письмо.
- Это от ихнего коменданта, - сказал мальчик и вдруг жалобно, просительно прибавил: - Только вы им, дяденька, не сдавайтесь. Держитесь! Народ на вас сильно надеется.
И мальчик, не оборачиваясь, побежал назад и скоро скрылся за гребнем.
Черноиваненко отложил в сторону кирку и руками, покрытыми землей и каменной пылью, разорвал длинный, из плотной, так называемой полотняной, бумаги на синей линючей подкладке конверт, на котором было написано хотя и вполне грамотно, по-русски, но все же каким-то нерусским, иностранным почерком: "Катакомбы. Начальнику подземного партизанского отряда".
Черноиваненко повертел конверт в руках, как бы не зная, куда его девать, а затем передал его ближайшему от него человеку - Святославу. Святослав прочел его и передал дальше. Пока конверт таким образом ходил по рукам, вызывая неопределенное, презрительное любопытство, Черноиваненко, надев очки, успел прочитать и самое письмо. Он сначала прочитал его быстро про себя, а потом вслух, с большим выражением, делая иногда короткие замечания.
- "Товарищи партизаны!" Восклицательный знак, - прочел Черноиваненко, приставив письмо к фонарю. - Они, подлецы, так и пишут: "товарищи". Ну и мерзавцы!.. "Красная Армия катится на восток. Возврата Советской власти и Красной Армии нет". Точка. "Доблестные, победоносные немецкая и румынская армии молниеносно продвигаются на восток". Вот именно! Продвинулись до самой Москвы и там получили по морде. "Ваша борьба бесцельна". Это мы еще посмотрим! "Нам известно, что вы терпите лишения, болезни, голод". Нетрудно догадаться! "Вы должны понять, что вы не повернете колеса военной истории назад". Колесо военной истории - это что-то сильно умное. "Сдавайтесь. Мы вам гарантируем жизнь в концентрационных лагерях на правах военнопленных. Срок ультиматума двадцать четыре часа. В случае непринятия нашего ультиматума мы располагаем такими средствами, что вы будете уничтожены в одно мгновение". Соли нам на хвост насыпать... "Наш офицер будет ходить у выхода первой шахты". Стало быть, у "ежиков". Они, видать, кроме "ежиков", ни о каких других наших выходах понятия не имеют. Это надо учесть! "Он будет в белых перчатках..."
Тут Леня Цимбал хихикнул и к слову "белые" приложил такой эпитет, который невозможно привести в печати при всем желании. Черноиваненко строго посмотрел на Леню через очки и, повысив голос, повторил:
- "Он будет в белых перчатках. Вы должны выходить к этому офицеру по одному, без оружия. Военное командование". Все. Видать, придется-таки нам выходить и сдаваться этому... в белых перчатках, - сказал Черноиваненко. Как вы на это смотрите, товарищи?
Он повернулся и вдруг увидел Синичкина-Железного, который стоял в штреке. Никто не заметил, как он подошел. Было трудно себе представить, каким образом ему удалось без посторонней помощи встать, одеться и дотащиться сюда. Все с удивлением смотрели на его длинную, костлявую фигуру, завернутую в шинель, как в больничный халат. Он стоял, тяжело опираясь на винтовку, трудно дышал и улыбался. Но что это была за улыбка! Если бы офицер в белых перчатках мог в эту минуту увидеть улыбку Синичкина-Железного, его бы, наверное, прошиб холодный пот.
А Леня Цимбал, как будто его тронули шилом, даже весь как-то вдруг взвился от веселья.
- Нет, товарищи, вы слышали что-нибудь подобное? - закричал он, хлопая себя по бедрам. - Ах, гады! Кому они предлагают сдаться? Да что они одурели? Они, кажется, совершенно забыли, с кем имеют дело. Разрешите, сказал он, беря из рук Черноиваненко письмо. - Пошли, ребята, в красный уголок! Мы им сейчас напишем ответ. Мы им напи-шем! - Его карие глаза блеснули озорно, неистово. - Мы им сейчас сочиним такой ответ, который даже и не снился нашим многоуважаемым предкам, написавшим в свое время, надо-таки признаться, добрую цидулку турецкому султану, как это довольно жизненно изображено в московской Третьяковской галерее, в картине Репина "Запорожцы"... Верно, товарищ Черноиваненко?
